Маска майя - Страница 3

Он снова повернулся к ребенку, продолжавшему внимательно рассматривать его, и их взгляды встретились на несколько секунд. Во взгляде ягуара можно было прочесть глубокую мудрость, унаследованную от предков, передаваемую из поколения в поколение. Во взгляде ребенка была зрелость, не свойственная его нежному возрасту. Кошка прикрыла веки, как бы желая сохранить навсегда такой образ в его памяти.

Наконец зверь понял, что больше ждать нельзя, и изящным прыжком переместился в сторону от тропы, затерявшись затем в лесу.

2

Париж, 2001 год

Николь Паскаль схватила на ходу сумку и вышла из своего кабинета, с недовольством глядя на часы. В последнее время ей казалось, что времени не хватает ни на что. Она по-прежнему занимала ту же должность хранителя в отделе античного искусства Лувра, в секции египтологии, но ответственность, возложенная на нее, все возрастала в геометрической прогрессии с того самого дня, когда, полтора года назад, счастливая и наивная, она стала хозяйкой кабинета, который сейчас поспешно покидала.

Тогда директором департамента был Пьер де Ленэ, уволившийся чуть больше года назад — внезапно и, как утверждали, по собственному желанию. Николь больше не слышала никаких разговоров о нем. Его пост теперь занимал Поль Жакэ, человек пожилой, профессор истории искусств.

Николь находила его приветливым и сдержанным, хотя и скучала по суровой личности его предшественника. Воспоминания о Пьере де Ленэ были все еще очень живыми — до такой степени, что временами, когда повседневные заботы не довлели над ней, перед ее мысленным взором внезапно появлялся образ директора, и у девушки возникало чувство, что стоит ей только захотеть, и он предстанет перед ней со своей фирменной улыбкой, а затем станет наблюдать за ней взглядом, полным высокомерия и пренебрежительной иронии. Бывший директор имел репутацию человека недоступного и заносчивого, но Николь вспоминала о нем как о человеке, поверившем в нее, новичка, и поручившем ей составлять каталог наследства Гарнье.

Ее воспоминания, впрочем, омрачал тот день, когда Пьер де Ленэ привез ее в кафедральный собор Лаона, чтобы помочь возвращению Сатаны…

Сейчас она была перегружена работой еще и по той причине, что должность главного хранителя, которую в те дни, когда она только пришла работать в Лувр, занимал Рене Мартэн, еще оставалась свободной, несмотря на то что с момента его странной смерти прошло довольно много времени. И хотя департамент заключил контракт с новым стипендиатом, добрая половина обязанностей Мартэна перешла теперь к Николь.

Помимо этого была еще и телевизионная программа, в которой она регулярно принимала участие. С тех пор как во внутренней части одной из колонн усыпальницы фараона Сети I была найдена статуэтка, она прославилась на весь мир как бесстрашный и прозорливый археолог, став знаменитой, разумеется, и в своей стране.

Все началось с одного рисунка и нескольких иероглифов, начертанных на керамическом черепке, являвшемся частью наследства Гарнье. Николь пришла к выводу, что солнечный диск, обрамлявший голову бога Ра, изображенного на гробнице в Долине Царей, заключал в себе секрет, насчитывающий более трех тысяч лет.

Это была еженедельная программа, и Николь появлялась на экране не более чем на десять минут, но затрагиваемые темы были всегда разными, и подготовка требовала усердной работы с документами. Однако девушка не жаловалась: благодаря передаче она всегда находилась в курсе животрепещущих вопросов своей профессии, которые в противном случае она могла бы и упустить. Кроме того, это обеспечивало и неплохой дополнительный заработок. Но главное, ее собственное эго получало ощутимую поддержку.

И наконец, последнее, чтобы у нее уж точно не оставалось времени на приятное забытье без единой мысли в голове, — Жан, ее нынешний жених и будущий муж. Она познакомилась с ним вскоре после того, как устроилась работать в Лувр, когда на свою первую зарплату сняла жилье в Сен-Жермен-ан-Лэ. Молодой архитектор позвонил ей в дверь, чтобы попросить немного соли… Так завязалось их знакомство. Он был той же ночью в Лаоне, когда силы Зла собрались, чтобы принять ее шефа, но, как это произошло и с ней, его память не сохранила никаких воспоминаний о случившемся.

Сейчас Жан и Николь были полностью увлечены приготовлениями к свадьбе, которую они намеревались сыграть в конце ноября, примерно через полтора месяца. Девушка всегда представляла себе свадьбу так: в один прекрасный день она войдет в церковь, очень красивая, в белом платье, и скажет «да», а ее мать не сможет сдержать слез. Потом состоится великолепное свадебное путешествие. Но ее никто не предупредил о том, что ей придется посвятить часы подбору мебели, занавесок и кухонной утвари; подыскивать краску, которая подходила бы по цвету к полотенцам в ванной комнате (или наоборот); ругаться с плотниками и каменщиками, которые никогда не являлись в назначенное время, и добиваться того, чтобы Жан высказал свое мнение, хотя в последнем случае она поняла, что от этой идеи лучше отказаться. Ей приходилось урезонивать свою мать, когда та начинала ворчать (особенно часто это случалось в присутствии отца), что мужчины ни на что не годятся. А ведь Жан был архитектором! Николь, однако, сумела подготовить план того, как объединить спальню с соседней гардеробной, а также сделала чертеж нового большого окна в зале, которое они с женихом решили увеличить.

Они собирались жить в доме, купленном Жаном в Сен-Жермене несколько лет назад, как раз напротив того здания, в котором она снимала квартиру, переехав из Парижа с намерением поселиться в предместье столицы. Это было маленькое двухэтажное строение, окруженное садом, из которого могло бы получиться нечто стоящее, если бы кто-нибудь им занялся. Вот уже несколько месяцев, с осени, они жили в нем вместе, и хотя первое время Николь и находила симпатичной его модернистскую обстановку в очень «мужском» стиле, которой так гордился ее жених, но, когда они заговорили о свадьбе и стало ясно, что этот дом станет их пристанищем на долгие годы, она поняла, что ей придется заняться всем самой. Не потому, что у Жана был дурной вкус, нет, просто потому, что… в определенных вопросах мужчины ни на что не годятся.