Маска майя - Страница 46

18

Город майя Караколь, 628 год н. э.

На город опускался вечер. Главная площадь, и вся эспланада вокруг нее, и соседние улицы были забиты людьми. Даже площадка возле сельвы была расчищена, чтобы зрители могли расположиться здесь. Это был праздник сбора урожая, один из важнейших в ритуальном календаре майя, хотя, без сомнения, удавался он только тогда, когда урожай был хорошим.

Торжества начались с самого утра. Жрецы Тлалока тоже собирались отправлять свои обряды, но король К’ан ответил им категорическим отказом: в этот день воздавали хвалу жизни и природе, поэтому жертвы были недопустимы. Последователи бога дождя уступили его требованию, но не могли не заявить, что в таком случае за гнев бога они не будут нести ответственности. Их церемонии привлекли немало людей, хотя и не больше, чем все остальные.

Больший успех имело представление, состоявшееся на большой пирамиде, где разыгрывались сцены создания мира. На платформе, построенной примерно на середине высоты огромного сооружения, актеры сначала показали, как боги устанавливают три камня, ставших центром Вселенной. Публика выразила одобрение, когда громадное синее полотно стало подниматься к вершине пирамиды, символизируя разделение неба и земли, но самые восторженные восклицания раздались в тот момент, когда между тремя камнями возникло Мировое древо. Оно медленно поднималось перед богами, в то время как грохот барабанов и литавр все усиливался. Дерево заранее спрятали под платформой, а теперь проталкивали снизу вверх, но все равно зрелище получилось эффектное.

В финале из пирамиды вышел К’ан II. Король облачился в наряды, в которых он блистал в день своей коронации. Он нес скипетр в форме змеи, представлявшей бога К’авииля, а на голове у него возвышался треугольный убор бога У’уналя, украшенный длинными золотистыми и зелеными перьями кетцаля. При виде короля все присутствующие разразились радостными возгласами и криками «ура!».

Барабаны умолкли, и король заговорил со своим народом. У него был сильный голос, легко проникавший во все закоулки площади, и толпа внимала ему молча.

— Я — помазанник богов, — сказал он, — и моя воля — их воля. Но эта воля в результате становится также и вашей, поскольку долг короля — служить своему народу, чтобы желания каждого из вас совпадали с желаниями тех, кто распоряжается вашими жизнями и обязан удовлетворять ваши просьбы. Итак, каждый должен трудиться, чтобы боги чувствовали себя удовлетворенными и продолжали одаривать нас изобилием, как и в этом году. — Какое-то время он молчал, обводя взглядом переполненную площадь. Его фигура с высоты помоста казалась очень величественной. — Давайте же не будем делать ничего такого, что могло бы их прогневить, и давайте не будем менять обычаи, которые на протяжении многих бак’тун обеспечивали процветание нашему народу.

По окончании церемонии Балам, Чальмек, Синяя Цапля и Никте расселись на земле, оживленно болтая. У каждого в руке был стакан со взбитым какао, в который они добавили несколько капель октли. Эту опьяняющую жидкость стали подавать лишь несколькими минутами раньше. Дворцовые служащие разливали ее в небольшие стаканы, которые их помощники преподносили желающим. Обычай подавать октли во время праздников и даже секрет его изготовления были заимствованы у Теотиуакана совсем недавно. Тольтеки принесли с собой не только обсидиан и бога Тлалока; они были также ответственными за то, что эта внешне безобидная жидкость заняла важное место в обычаях общества майя.

Король К’ан приказал, чтобы раздачу угощения не начинали до наступления вечера, когда уже завершатся все церемонии и люди устанут. Но длинные очереди, образовавшиеся при объявлении о доставке октли, ясно показали, что никто не хотел уходить, не попробовав этого напитка, усыплявшего чувства и веселившего дух.

Сын короля Наранхо подсаживался к ним несколько раз, но затем покинул их надолго. Черный Свет в последнее время сильно нервничал и совершенно замкнулся в себе. В обществе учеников шамана он почти всегда молчал, и даже его интерес к Никте, казалось, иссяк.

Он продолжал ходить на занятия к Белому Нетопырю и, как всегда, присутствовал на собраниях во дворце, но потом исчезал, не задерживаясь даже на несколько секунд, чтобы поболтать с присутствующими.

— Мне жаль его, — говорила в этот момент Синяя Цапля, потому что Черный Свет стал предметом их разговора, — его что-то беспокоит, или он просто устал от нас. Дело в том, что так нельзя стать счастливым.

— Его положение становится трудным, — вмешался Чальмек. — Он так и не приспособился к нашему городу, а кроме того, мы редко с ним соглашаемся в чем-либо.

— Не так просто с ним согласиться, — Балам не улыбался, — учитывая, как он себя ведет. Он не сделал ни малейшей попытки проявить любезность. Даже изображать ее не счел нужным.

— Это трудно, Балам. — Синяя Цапля посмотрела на него с нежностью. — Он наверняка тоскует по своим близким, ведь он покинул Наранхо уже очень давно.

— Но ведь и Никте находится вне дома, — Чальмек улыбнулся принцессе, — а мы все стали ее друзьями, правда?

— Правда, — засмеялась принцесса, — но это действительно непросто. Когда я только прибыла сюда, я была очень напугана. Хорошо, что сейчас у меня есть вы. — Ее взгляд остановился на Синей Цапле.

— Ладно. Давайте о нем забудем, чтобы не испортить праздник. — Балам взглянул в свой стакан и увидел, что тот пуст. — Если вы закончили, предлагаю прогуляться по сельве. Здесь слишком много людей.